Внимание! Для прослушивания передач МРК вы можете использовать проигрыватель Media Player   скачать аудиофайл

Эссе Цянь Му «Три пути человеческой жизни» (人生三路向), которое было написано в 1949 году, взято из его книги «Десять теорий человеческой жизни» （人生十论）.

Как это ни странно, когда вам необходимо что-то внешнее, то это внешнее безгранично развертывается перед вами. Если вы устремлены к чему-то внутреннему, то оно также бесконечно открывается вам.

Вы делаете шаг вперед, и чувствуете, что можно сделать еще один шаг. Движение к внешнему бесконечно, движение к внутреннему также бесконечно. Жизнь людей по-прежнему бесконечно устремлена вперед, жизнь все еще находится в бесконечном процессе. Или вы можете сказать, что внутренняя жизнь, это жизнь, обращенная назад. Но назад или вперед - все это непрерывное движение по бесконечному пути.

Сделав шаг вперед, вы чувствуете пустоту, поэтому вам ничего не остается, как сделать еще шаг вперед, но, сделав еще шаг, вы снова попадаете в пустоту, поэтому должны продолжать непрерывное движение вперед.

Внешняя жизнь - это приукрашенная жизнь. А внутренняя жизнь - это очищенная жизнь. Обращение к внешнему требует созидания в этом внешнем. Обращение к внутреннему требует демонтажа внешнего, отказа от внешнего, избавления от него. Отказавшись от внешнего, избавившись от него, вы можете двигаться к внутреннему. Иными словами, входя во внутреннее вы, естественно и неизбежно отказываетесь, избавляетесь от внешнего.

Внутренняя жизнь - это пролитая жизнь, в итоге образуется большая пустота. В буддизме это называется нирвана. Каковы пределы нирваны? Это трудно описать. Приблизительно об этом можно сказать так, что, когда человеческая жизнь достигает нирваны, то может перестать видеть все внешнее.

Все внешнее исчезает, естественно также исчезает и так называемое внутреннее. И внутреннее и внешнее уничтожаются. И такие границы вообще нельзя описать. Если вы настаиваете, то я просто скажу, что это предел, и всегда будет такой предел, буддисты называют его отсутствием движения.

В соответствии с вышеизложенным, человеческая жизнь, направленная к внутреннему, по правде говоря, должна иметь окончательный предел. Жизнь, стремящаяся к внешнему, вечно движется вперед, и, кажется, не имеет предела, не имеет конца.

Жизнь, устремленная к чему-то внешнему, неизбежно должна тратить время и силы на внешние предметы. А жизнь, обращенная к чему-то внутреннему, занимается лишь тем, что у нее на душе. Но в этом и заключена основная трудность. Если вы избавляетесь от всего внешнего, если вы отказываетесь от всего внешнего, то вы тем более не найдете вашей души.

Если вы соскоблите всю внешнюю отделку, демонтируете все созданное во внешней жизни, то вы увидите, что на самом деле нет ничего внутреннего.

Если вы скажете, что внешние искания являются заблуждением, а внутреннее просветление является постижением, то, устранив все внешние искания, вы также не достигнете внутреннего просветления. Поэтому в чань буддизме говорят, что заблуждение и есть постижение, огорчение и есть нирвана, все живое и есть Будда, незнание и есть истина.

Такая жизнь имеет свои пределы, легко возникает перед нашим взором. Поэтому об этом с иронией говорят, что можно легко стать Буддой.

О китайском чань буддизме, кажется, можно сказать, что он сохраняет нейтральное отношение, не стремится к внешнему, и, в то же время, не стремится к внутреннему. Возвышается посередине. Но такое нейтральное отношение пассивно, это не деяние.

На Западе в поведении людей присутствует неограниченное стремление вперед, бесконечное движение. У буддистов также присутствует бесконечное стремление вперед, бесконечное движение. Вы можете сказать, что у буддистов это бесконечное стремление назад, бесконечный неподвижный отход, просто называется это по-разному. Короче говоря, у каждого их этих двух способов жизни свои далекие устремления.

Китайский чань-буддизм, кажется, не к чему стремится. Здесь стремления сосоредоточены на данном моменте. Эти стремления заключаются в том, чтобы ни к чему не стремиться. Если мы активизируем чань буддизм, придадим ему действие, добавим ему какие-то устремления, то мы попадем в сферу конфуцианства.

Жизнь китайского конфуцианства не склоняется к внешнему, но и не тяготеет к внутреннему. Ни в сторону духовного, ни к материальному. Но оно не высится в центре, у него есть свои устремления. Конфуцианство стремится вперед, придерживаясь середины пути, и его движение вперед также будет бесконечным. Тем не менее, в любое время, в любом месте существует его конечная точка.

Поэтому конфуцианство не идет по пути религии, оно не собирается создавать Бога. Оно лишь говорит, что человеческая природа определяется повелением Неба, является доброй, говорит, что человек поступает по своему усмотрению, поэтому Бог уже присутствует в его природе.

Конфуцианство, говоря о природе человека, не касается внутреннего, не занимается поисками в душе. Оно также говорит, что потребности в пище и сексе являются частью человеческой натуры, питье, еда, мужчины, женщины – то, к чему люди стремятся больше всего. Оно не выступает против стремления к любви, стремления к богатству. Но и не желает, чтобы точкой опоры жизни было стремление к внешнему.

Конфуцианцы также не против науки. Но они не готовы говорить о победе над естественным, преодолении естественного, не утверждают, что знание - это власть. Они только готовы сказать о собственной природе, а затем о природе всех вещей, воспитывать, восхваляя небо и землю. Они только соглашаются говорить о единстве неба и человека.

У них очень далекие устремления, но в то же время они могут довольствоваться данным моментом. Но хотя они признают границы данного момента жизни, но и не препятствуют продвижению к отдаленным целям.

Стремление к добру для них является целью жизни. Они не воспевают власть.

Они мягкосердечны. Но это не мешает им быть очень жесткими и решительными в достижении результата.

Такой взгляд на жизнь повсеместно популяризируется, что сформировало взгляд на жизнь, которой нужно наслаждаться сейчас.

Китайцы часто любят желать людям счастья, их жизненный идеал жить в счастье и довольствии.

Счастье не может быть добыто силой и войной и не находится в отдаленном будущем, оно только в настоящей реальности.

Конфуцианство не против счастья, но оно лишь выступает за счастье в соединении с моралью. Только счастье, обладающее нравственностью, и есть настоящее счастье.

Неограниченные поиски внешнего, как и неограниченные поиски внутреннего, с точки зрения представлений китайского народа о счастливой жизни не позволяют наслаждаются жизнью.

Мировоззрение благополучия, кажется, разрушает у людей далекие идеалы. Внимание только к гармонизации внешнего и внутреннего в данный момент, к слиянию духовного и материального не позволяет вам предаваться наслаждению реальностью.

Бегство от реальности, не становится счастьем, очарование реальностью также не приносит счастья, благополучная жизнь требует ходить по реальной земле, устойчиво двигаться вперед.

Новый взгляд на жизнь индийского буддизма, распространившись в Китае, нашел там восторженных последователей. В последствии постепенно китаизировался, превратился в чань буддизм, стал мировоззрением династий Сун и Тан, современники называют его неоконфуцианством.

Пришедшие из Европы и Соединенных Штатов новые взгляды на жизнь с энтузиазмом были восприняты китайским народом. Но соединить мировоззрение Запада и Китая в единое целое дело не легкое и не скорое.

Современная культура Китая, кажется, также склонна к поискам внешнего, преклоняется перед властью, тяготеет к бесконечному стремлению вперед. Но несмываемой собственной традицией китайцев является старое мировоззрение - наслаждаться жизнью в данный момент.

Если соединить наш собственный старый взгляд на жизнь - наслаждение настоящим, и новое западное мировоззрение, которое преклонения перед властью и занято поисками внешнего, то обнаружим пороки, сформированные современным обществом, - распущенность и коррупцию. Возникло печальное явление конца века – непреодолимое попустительство человеческим прихотям и страстям. Как и в свое время чань буддизм, новое западное мировоззрение вобрало в себя характер и представления китайского народа, и оказалось, подобно неоконфуцианству эпохи Сун и Мин, присоединением западного к себе. И это результат усилий наших современников в их заботах о жизни и культуре.

Все сказанное выше, это долгая история, но когда-то нужно заканчивать. Но есть еще то, о чем мы должны сказать, хотим сказать, но еще не знаем, с чего начать, но чувствуем, что не можем не сказать. Мы должны сначала понять, в чем здесь трудность, и только тогда сможем руководить текущей человеческой жизнью.